Прочитать и забыть – наиболее распространенный алгоритм «действий» при восприятии того или иного произведения. Когда нашему взору представлен готовый текст, то зачастую мы не задумываемся о смысле написанных слов, мы не задаемся вопросами о роли подобранного автором эпитета или «вынесенной» на суд читателя метафоры. Но стоит только попробовать себя в роли наборщика, как прежние стереотипы начинают таять в глубоком море нахлынувших на тебя эмоций. Каждая буква, каждый слог, каждое слово выковываются в твоем подсознании многотонным молотом непрерывного потока информации и энергетики, которые генерируются самим содержанием текста. Забыть то, что ты ПИСАЛ ВМЕСТЕ С АВТОРОМ - нереально, эти тексты становятся частью твоей души.

Редакция сайта hmhsbritannic.ucoz.ru

Он еще значился в расписаниях Черноморского пароходства. Но он уже никогда никуда не придет -  пассажирский лайнер «Адмирал Нахимов»…

Эти заметки я начал писать в каюте спасательного судна СС-21. Военный спасатель стоит на якорях над лежащим на дне пароходом. Вторую неделю уходят на затонувший лайнер водолазы, вторую неделю возвращаются они на поверхность со скорбной ношей - телами погибших пассажиров.

Водолазов облачали в гидрокомбинезоны, зажгутовывали, навьючивали дыхательными аппаратами, вкладывали в набедренные карманы грузы-железяки, называемые «шоколадками». Затем  снаряженные глубоководники становились в клети беседок, их погружали в море метра на два-три, и в прозрачной воде, подсвеченной мощными светильниками, хорошо было видно, как люди в оранжевых комбинезонах и черных масках сноровисто перебираются на платформу водолазного колокола, усаживались на сиденья из сварных труб, а потом все это фантастическое сооружение, шипя и бурля, уходило вниз; светлое пятно меркло в глубине.

То, что предстояло совершить очередной паре, напоминало подвиги античных героев, отправлявшихся испытывать судьбу в подземные лабиринты. Путаные ходы ветвились не только по обе руки, но и уходили вверх, проваливались вниз многоэтажно - на девять палуб. Лайнер лежал на боку, и потому все поперечные коридоры превратились в отвесные шахты, а продольные – в многоярусные штреки, по которым передвигаться можно было разве что на четвереньках, как в старинных забоях, рискуя провалиться в распахнутую дверь каюты, получить удар сорвавшейся со стопора стальной пожарной двери, рискуя наткнуться на леденящую душу картину- тела пассажиров, застывших в последнем рывке на поверхность… Этот мрачный лабиринт, опасный сам по себе, таил множество ловушек: в любой момент за спиной водолаза могла рухнуть мебельная баррикада, или захлопнуться нависшая дверь, или отклеиться дубовая обшивка, потревоженная неосторожным движением, и перегородить коридор, отрезать пути к выходу… И командиры спусков, понимая, куда идут водолазы, едва ли не упрашивали.

- Ребята, если невмоготу, скажите честно. Тут ничего зазорного нет. Пойдут другие.

Но никто ни разу не отказался от спуска. Еще бы: тут дело чести - и мужской, и водолазной. И офицеры – инструктор и медик - прислушиваясь к дыханию, усиленному динамиком связи, сами определяли: этого не посылать, тот годен лишь на страховку, а вот главстаршине Черкашину можно доверить самое опасное. И мичману Шардакову тоже…

Месяц спустя я смотрел видеокадры, снятые водолазами на «Нахимове». Они и сейчас стоят перед глазами. Сквозь смутно-синюю воду 30-метровой глубины зеленовато-тускло проступал белый борт поверженного гиганта. Ряды иллюминаторов уходили в подводный сумрак длинными цепочками. Водолазы в первые же дни разбили их стекла кувалдами (для осмотра кают), и теперь из круглых дыр всплыли занавески. Они слегка колыхались в токах воды, будто не успевшие отлететь души погибших пассажиров. Вместе с занавесками стоял и покачивался престранный лес из пеньковых канатов, тросов, веревочных лестниц, швабр, концов, всего того, что тянулось к поверхности и не могло всплыть…

В этих жутковатых джунглях, проросших сквозь клепаный борт, маячила фигура человека. Водолаз? Нет, человек был в рубашке-безрукавке, легких брюках, кроссовках. Спасательный нагрудник влек его вверх, но неразвязанная лямка зацепилась за кран-балку, и парень, это был молодой человек, ушел в пучину вместе с пароходом… Водолаз перерезал роковую завязку и тело несчастного взмыло в светлеющую высь…

 В пароходном борту - он открывался взгляду как длинная белая площадка - зияли большие отверстия. Эти дыры, через которые в корпус судна проникают водолазы, проделали подводники-подрывники. Одному из них - мичману Юрию Полищуку - пришлось выполнить задание ценой жизни.

Дело было так. 10 сентября 1986 года Полищук спустился на борт «Нахимова» вместе со своим командиром. Им изрядно пришлось поработать на глубине, оба увлеклись и израсходовали кислород из баллонов автономного снаряжения. Первым почувствовал себя плохо офицер. Полищук оттащил его к водолазной беседке, помог встать на площадке, дал сигнал к подъему. Спиной он отжимал теряющего сознание командира от проема в ограждении. Надо было накинуть цепочку, но не хватило сил. Где-то на полпути Юрий сам лишился чувства и свалился в незакрытый проем. Первым отправился на поиски мичман Сергей Шардаков. Тело подрывника удалось найти лишь через несколько часов. Полищук лежал на грунте – в тени пароходного борта.

Его подняли из моря на платформе водолазного колокола. Он вернулся на щите…

За спасение командира мичман Юрий Полищук был посмертно награжден орденом Красной звезды.

Спасательные работы продолжались. Мой однофамилец интересовал меня очень. И вовсе не потому, что мы носили с ним одну фамилию. Крестьянский парень из Сальских степей был подлинным героем тяжкой водолазной страды. Он первым спустился на затонувший пароход. Первым испытал то, что потом стали называть «морально-психологической перегрузкой».

Я даже представить себе не могу, что испытал, пережил, перечувствовал этот двадцатилетний старшина, когда вплыл в крытую стеклопластиком прогулочную палубу и увидел длинную череду погибших пассажиров, не сумевших выбраться из этой стеклянной западни. Все они были в надувных нагрудниках и потому подпирали головами прозрачный свод, вия в воде, точно жуткая очередь воспарила вдруг в невесомости. Конец ее терялся в густой мгле. Она казалась бесконечной.

- Что видишь?- спрашивали сверху.

- Людей вижу,- отвечал Черкашин.- Очень много. Стоят друг за другом…

У него не повернулся язык сказать «трупы».

Он разбил кувалдой стеклопластиковую броню и стал выводить из променад-палубы тела погибших. Не вытаскивать, а именно выводить - за руку. Выведя из-под прозрачной кровли, он отпускал своего безмолвного спутника и тот всплывал сам на спасательном нагруднике. Мужчины, женщины, парни, старухи, девушки… Двадцать шесть бездыханных тел уложили на палубе СС-21. Никогда еще на борту спасателя не было столь скорбного груза.

С Черкашина сняли шлем-маску. В коротко стриженных волосах Алексея заблестели серебряные ворсинки. Тот спуск навсегда врезан, вдавлен, втиснут в его память. Психологи знают, как коварны подобные «следовые реакции». Водолазу предложили отдохнуть, прийти в себя. Но отдыхал он лишь в барокамере. На другой день старшина 1-й статьи Черкашин снова ушел под воду с заданием обследовать через прорезь в борту палубы «А» коридор, каюты № 34, 30, 32, ванную и камеру хранения.

Динамик подводной связи доносит тяжкое дыхание водолаза, бульканье воздушных пузырей, скрип резины…

- Остановись, отдышись, провентилируйся, - не то советует, не то приказывает командир спуска.

-Есть.

- Справа от тебя должна быть дверь.

- Вижу труп у кладовой столового белья. Девушка.

- Понял. Заберешь на обратном пути. Теперь заходи в каюту. Дверь открывается вовнутрь, петли снизу…

- Открыл.

- Заходи. Будь как дома.- Ведущий офицер пытается разрядить шуткой гнетущую атмосферу. Но в рубке по-прежнему стоит стылая тишина, прерывают ее лишь бурливые выдохи водолаза.

- Доложи, Леша, что видишь.

Офицер спрашивает не ради праздного любопытства. Этот вопрос- контроль самочувствия водолаза, и прежде всего проверка его психики, рассудка.

- Вижу картину.

- Что за картину?- мгновенно настораживается командир.

- На переборке висит. «Оттепель» называется.

- Понял!- облегченно вздыхает наводящий.- Осмотри ванную. Загляни во все углы.

- Никого нет.

Голос Алексея искажен глубиной- с гнусавинкой, мяукающий… Нас отделяет от водолаза всего лишь каких-нибудь сто метров, а кажется, будто переговариваемся с астронавтом на далекой планете.

Капитан-лейтенант Величко – это он сидит на связи – продолжает свои ласковые инструкции:

- Отдышись. И пройди в женский туалет. Не стесняйся. Дверь справа от тебя.

- Эта дверь не в туалет.

- А куда?

- Какое-то большое помещение…

Схемы палуб «Нахимова», которые лежат перед Величко, к сожалению, не очень точны. Они составлялись в 1957 году и в них не учтены более поздние перепланировки.

- Осмотри, что там. Мы уточним ориентировку.

В голосе Черкашина слышны испуганно-недоуменные нотки.

- Здесь кто-то есть. Горит свет…

В рубке тревожно переглядываются. Неужели психика отказывает? Галлюцинация?

- Леша, как можно спокойнее произносит Величко.- Там никого нет. Кроме тебя сейчас не судне никого нет. Ты меня понял?

- Понял… Но ясно вижу световое пятно.

- Спокойно. Осмотрись. Может, тебе кажется.

- Нет, не кажется.

Тут раздались какие-то непонятные скрипучие звуки.

- Первый!- перешел вдруг на официальный тон Величко.- В чем дело? Доложи!

Врач в рубке отложил свой график спуска, припал к динамику связи. Он тоже пытается понять, что за звуки издает водолаз. Тянутся томительнейшие секунды. Наконец Черкашин откликается.

- Маска запотела. Протер «дворником».

Стекло изнутри маски протирается резиновой щеточкой, ручка которой выведена наружу. «Дворник» и послал в подводный эфир пронзительные скрипы.

Все облегченно вздохнули.

- Леша, провентилируйся. Отдохни. Осмотрись. Свет есть?

- Есть. Горит.

- Выключи свой фонарь.

- Выключил. Темно.

- Включи.

- Горит. Он тоже включил.

- Кто он?

- Тот, кто здесь работает.

- Еще раз повторяю: здесь никого кроме тебя нет и быть не может. Скорее всего, где-то зеркало.

Через минуту слышим радостный возглас Черкашина:

- Точно - зеркало. Много зеркал… Тут парикмахерская.

Величко утыкает карандаш в схему. Нашел нужную клеточку, а в ней заблудившегося водолаза. Только сейчас до меня доходит - сбейся водолаз с пути, потеряй самообладание, присутствие духа и он уже никогда не выйдет из подводного лабиринта.

- Леша, ты находишься в маникюрной. Парикмахерский салон чуть дальше. Осмотри и возвращайся. Забирай свой объект и будем подниматься.

В переговорах с водолазами командиры спусков избегают слова «труп», заменяя его нейтральным «объект». Им приходится учитывать даже такие психологические нюансы. Здесь вообще все на редкость вежливы и предупредительны: ни криков, ни матюгов, ни команд…

Мы выходим на шкафут встречать водолазный колокол. Полночь. Полнолуние. Луч корабельного прожектора стоймя уходит в воду. В световом пятне она нежно-зеленая, как в бассейне. Гудят лебедки, наматываются на барабаны мокрые стальные тросы. У края борта столпилась ночная вахта. Принесли складные брезентовые носилки.

Вот забрезжили из глубины фары колокола. Вот вынырнула его стальная узкая капсула. Вот и платформа колокола повисла в воздухе. На ней простерто ничком тело девушки. Как живая. Прилегла, задремала, ничуть не заботясь о юбке. Смерть беззастенчиво открывает тайны девичьих нарядов. Матросы отводят взгляды. И только тогда и только так доходит до тебя весь беспощадный смысл того, что происходит: она мертва, ей все равно - лежать так на глазах парней-ровесников. Мертвые сраму не имут.

Она вышла из моря так просто, так беззащитно - безо всяких скафандров, баллонов, кессонов. Будто нечаянно подняли русалку. Будто она в ужасе от всех предстоящих теперь процедур, ритуалов, обрядов. Зачем все это? Зачем меня погубили? Зачем я жила?

Ночь. Море. Луна. Колокол. Девушка, прильнувшая к грубому водолазному железу. Это будет стоять перед глазами всегда - нестираемо, невытравимо. Это должны были видеть капитаны злополучных судов. Горшего наказания им не придумать.

Я заглянул в иллюминатор барокамеры. Черкашин лежал на узенькой койке, уткнувшись носом в тощую подушку. Плечи его слегка вздрагивали. Плакал?

Я знал о нем очень мало. Режим его водолазной жизни почти не оставлял времени на разговоры: колокол, барокамера, сон в кубрике, колокол…

Вырос на берега Маныча - в Сальских степях. Плавать научил его старший брат до школы. Окончил СПТУ – электрик станков с программным управлением. Флот. Водолазная школа. Триста часов под водой. Дома ждет девушка. Пишет. Ждать ей еще год. Но вот сегодня случилось так, что ей бы никогда его не дождаться. Надо было обследовать самый труднодоступный участок- правый борт, на котором лежал пароход. Здесь и глубина ощутимая – полста метров, и видимость нулевая из-за близости грунта. Взметенный ил обволакивает световой конус фонаря непроглядной мглой.

Они спустились вдвоем - Черкашин и страхующий его водолаз старшина 1-й статьи Юрий Образ. С Юрием они друзья и даже больше - братья. Страховочные концы их вязали крепче, чем иных родственников узы. Вместе - в одной роте водолазной школы, вместе - на одном корабле, вместе - на грунте, вместе - в барокамере. По-настоящему узнали друг друга на спасательных работах в Сочи, когда по тамошнему побережью прошел смерч.

Беседка приземлилась на надстройку парохода, точнее на ту ее боковину, который она была обращена к поверхности моря. Образ оставался здесь на страховке, а Черкашин подошел к краю, за которым обрывалась высота семиэтажного дома: до грунта, до правого борта, оставалось еще двадцать два метра. Семь минут спускался Черкашин с отвесной стены надстройки. Спускался, как скалолаз, перебирая в руках шланг-кабель. Там внизу, в кромешной мгле, он отыскал дверь, ведущую внутрь судна. Дверь не поддавалась. Ее заклинило. По счастью, она была застеклена и Алексей, выбив створку, пролез в коридор, широкий, но низкий, так как все размерения поменялись местами: двери в каюты были над ним и под ним. Некоторые были распахнуты, и тогда вход в каюту превращался в ловчую яму. Он полз осторожно, но все же ударился обо что-то ранцем с дыхательным аппаратом. Остановился, прислушался - все в порядке, нигде ничего не травит.

Надо было обследовать жилую палубу до 110-го шпангоута. Он добрался до этого рубежа, чуть передохнул и сообщил ведущему его по схеме офицеру, что у него хватит сил осмотреть весь коридор. Получил «добро» и двинулся дальше. В коридор уже наплыл ил, при малейшем движении он взвивался, так что луч светильника превращался в тусклое пятно, едва освещающее руку с фонарем. В этой густой взвеси он еще раз ударился ранцем аппарата и тут же почувствовал, как на вдохе пошел горячий воздух, во рту появился нехороший вкус… «Пробит регенеративный патрон!»- мгновенно определил он.

- Прошу разрешения перейти на открытую схему дыхания!- запрос он командный пост.

Ему разрешили. Он переключил рычажки на клапанной коробке. Химический привкус исчез, но вдыхать сразу же стало трудно, воздух надо было высасывать из загубника. В глазах вспыхивали и расплывались красные жгутики. Главное, не потерять сознание, не запаниковать. Самый скорый, самый отчаянный страх- это страх удушья… Алексей твердил себе одно лишь слово: «Спокойно… Спокойно… Спокойно…»

Юра Образ плавно, без рывков перебирал шланг-кабель друга. Он же втянул Алексея на надстройку, помог войти в колокол.

Наутро Черкашин снова ушел в глубину.

За мужество, проявленное при спасательных работах на пароходе «Адмирал Нахимов», главстаршина Алексей Черкашин был награжден орденом Красной Звезды.

Автор: Николай Черкашин

Набор: Михайлов Андрей, Федоров Павел (со страниц журнала "Спортсмен-Подводник").